«Как я тебя люблю? Позволь мне перечислить способы», — писала Элизабет Барретт Браунинг своему мужу Роберту Браунингу. В спокойной обстановке, слушая, как дождь тихо стучит по крыше или созерцая игру зеленоватокрасных языков пламени в зимнем камине, Сьюзан и Билл могут говорить о любви, как поэты, ворковать и целоваться, выражая свои чувства с помощью губ, слов и рук.
Но в полдень на исходе лета, готовя на жаркой кухне обед, который она вовсе не жаждет делать для старого школьного приятеля Билла, Сьюзан не настроена на лирический лад. Она не прореагировала на чувство любви, которое Билл пытался передать.
«Я же сказал, что люблю тебя, — повторяет он, — в тот момент, когда вошел. Ты что, не услышала меня? Почему ты не слушаешь, когда я с тобой разговариваю?»
«Это ничего не значит, — говорит ему Сьюзан. — Ты сказал это только потому, что был очень доволен собой. Я не чувствую, чтобы ты вообще мной интересовался. Похоже, ты не замечаешь, что происходит вокруг».
Билл возмущен: «Это неправда, и ты это знаешь! Я подошел, поцеловал тебя. Ты, наверное, лишилась слуха. Я всегда обращаюсь к тебе, просто ты не слушаешь. Я действительно пытаюсь настроиться на твою волну».
Она этого не услышала. А если и услышала, его слова были помехой, наподобие атмосферных разрядов, между ней и луком, который ей нужно было нарезать.
«Это ничего не значит, — говорит она ему. — У меня болят ноги, мне кажется, я всю жизнь торчу на этой проклятой кухне, в этом адском пекле, и я абсолютно не ощущаю, что ты находишься на моей волне или беспокоишься обо мне. Ты говоришь лишь о собственных чувствах».
Сьюзан сообщает Биллу, что послание, которое он намеревался ей передать, так и не дошло до адресата, хотя она и не сознает, что говорит это — а он также не улавливает суть ее послания. Они говорят на разных сенсорных частотах, совершенно не воспринимая, что пытается сказать другой.
Комментарии закрыты.