Я уделил столько внимания полузабытым идеям исследователей вроде Уэстона Прайса или сэра Альберта Говарда, которые взирали на пищевую цепочку человека с экологической точки зрения, поскольку они подталкивали нас на путь, который мог бы вывести нашу цивилизацию из узких и крайне нецелесообразных границ нутриционизма — представления о пище исключительно в терминах ее химических составляющих. Теперь, думается мне, пора выработать более широкое и скорее экологическое — и культурное — представление о пище и питании. Давайте попробуем это сделать.
Что будет, если мы начнем думать о пище не как о предмете, а как о взаимоотношениях? Разумеется, в природе пища и питание всегда сводились именно к взаимоотношениям — к отношениям между видами в системах, которые мы называем пищевыми цепочками или пищевыми сетями и которые идут до самой почвы. Виды развиваются вместе с другими видами, которые они едят, и у них зачастую возникают отношения взаимозависимости — «Я буду тебя кормить, если ты будешь распространять мои гены». Постепенный процесс взаимной адаптации превращает что-нибудь вроде яблока или кабачка в питательную и вкусную пищу для животного.
Проходит время, и методом проб и ошибок растение становится вкуснее (а иногда и заметнее), чтобы удовлетворить потребности и желания животного, а животное постепенно приобретает необходимые пищеварительные инструменты (например, энзимы), чтобы использовать растение наилучшим образом.
Подобным же образом изначально не предполагалось, что коровье молоко станет пищей для человека — более того, люди от него болели, пока у тех народов, которые жили поблизости от коров, не выработалась способность переваривать молоко уже во взрослом состоянии. Ген, отвечающий за выработку энзима, переваривающего молоко, то есть лактозы, обычно переставал действовать у людей вскоре после отлучения от груди, и так было до тех пор, пока пять тысяч лет назад не произошла некая мутация, благодаря которой ген стал действовать и у взрослых, и эта мутация стремительно распространилась среди скотоводов Северной и Центральной Европы. Почему? Потому что люди, обладавшие этой мутацией, получили доступ к фантастически полезному источнику пищи, а следовательно, стали производить больше потомства, чем люди, у которых этой мутации не было. Это нововведение оказалось очень выгодно как потребителям молока, так и коровам: в результате возникших симбиотических отношений коровы стали гораздо многочисленнее, распространеннее и, кстати, здоровее.
Кроме всего прочего, здоровье — тоже продукт подобных отношений в пищевой цепочке, а в случае всеядного животного вроде человека — продукт огромного количества подобных отношений. Следовательно, если нарушено здоровье одного звена в цепочке, это влияет на всех остальных животных, которые в ней задействованы. Если почва больна или в ней чего-то не хватает, значит, больной и ущербной будет и трава, которая на ней растет, и скот, который ест эту траву, и люди, которые пьют его молоко. Именно это и имели в виду Уэстон Прайс и сэр Говард, когда пытались связать на первый взгляд далекие сферы состояния почвы и здоровья человека. Наше личное здоровье нельзя рассматривать в отрыве от здоровья всей пищевой сети.
Комментарии закрыты.